Прыжок веры, необходимый, чтобы создавать рассказы, в последние несколько лет становится всё труднее: нынче всё, кажется, хочет стать романом, а каждый роман стремится к четырём тысячам страниц. Это отмечают многие критики, и обычно неодобрительно. В рецензиях на все мои длинные романы - от "Противостояния" до "Необходимых вещей" - меня обвиняли в избыточности. В некоторых случаях критика дельная; в других это не что иное как брюзгливое тявканье мужчин и женщин, которые принимают как должное литературную анорексию последних тридцати лет с загадочным (по крайней мере для меня) отсутствием разногласия и обсуждений. Эти самозваные служители Церкви Американской Литературы Последних Дней воспринимают великодушие с подозрительностью, богатство с отвращением, а всякий широкий литературный мазок - с откровенной ненавистью. В итоге у нас царит странный засушливый литературный климат (...)
(с) из "Myth, Belief, Faith, and Ripley's Believe It or Not!", перевод мой
(с) из "Myth, Belief, Faith, and Ripley's Believe It or Not!", перевод мой
Литературный климат, может, и засушлив, но воцарился он не случайно. Слишком много сейчас любителей восполнить недостаток событий и смысла в книге ворохами ненужных психических и материальных подробностей небывшей жизни придуманных персонажей. Мы помним, читая роман, что события и герои придуманы. Это знание дремлет где-то на заднем фоне, отодвинутое вторичной верой в чулан рассудка, и когда автор, пытаясь скрыть смысловую беспомощность, начинает метать нам в глаза зыбучий песок излишних деталей, оно немедленно просыпается и поднимает на смех оного горе-автора, повествование и нас самих, тратящих на эту хрень драгоценное время. Это не климат слишком засушлив, Стивен. Увы, но твои романы в последние тридцать лет всё больше страдают наполненностью песком. Песок ненужных деталей делает смехотворным то, что должно быть таинственным, проникновенным, ужасным - как, например, в "Оно". Или в "Почти как 'бьюик'".
Тоньшее (sic!) надо писать. Стройнее, тоньше и чётче.