Воображение наше, по природе своей стремящееся подняться над миром, вскормленное фантастическими образами поэзии, рисует себе ряд людей, стоящих неизмеримо выше нас, и все, кроме нас, кажется нам необыкновенным, всякий другой человек представляется нам совершенством. И это вполне естественно. Мы на каждом шагу чувствуем, как много нам недостает, и часто видим у другого человека то, чего лишены сами, приписывая ему свои собственные качества, с несокрушимым душевным спокойствием в придачу. И вот счастливое порождение нашей фантазии готово.
Этот пассаж содержит глюк перевода, вписанный совершенно сознательно, от большого ума толмача. В оригинале он звучит так:
Unsere Einbildungskraft, durch ihre Natur gedrungen sich zu erheben, durch die phantastischen Bilder der Dichtkunst genährt, bildet sich eine Reihe Wesen hinauf, wo wir das unterste sind und alles außer uns herrlicher erscheint, jeder andere vollkommner ist. Und das geht ganz natürlich zu. Wir fühlen so oft, daß uns manches mangelt, und eben was uns fehlt, scheint uns oft ein anderer zu besitzen, dem wir denn auch alles dazu geben, was wir haben, und noch eine gewisse idealische Behaglichkeit dazu. Und so ist der Glückliche vollkommen fertig, das Geschöpf unserer selbst.
Вот более точный, исправленный мной перевод:
Воображение наше, по природе своей стремящееся воспарить, вскормленное фантастическими образами поэзии, рисует себе восходящий ряд существ, в котором мы стоим в самом низу, и всё, кроме нас, кажется более славным, всякий другой представляется совершенней. И это происходит вполне естественно. Мы так часто чувствуем, что нам многого недостаёт, и именно это недостающее, как нам кажется, есть у других, которым мы приписываем ещё и всё то, чем владеем сами, с эдаким идеальным душевным спокойствием в придачу. И вот счастливец готов - наше собственное творенье.
Исправлять гениев - крайне дурацкое дело: Гёте не случайно написал "существ", а не "людей". Мастер слов хорошо знал, какое слово здесь нужно, и эти фантастические идеальные _существа_ стоят у него рядом с "фантастическими образами поэзии" не просто так. Что это, если не точное описание психологического и творческого механизма, который подвиг Толкиена придумать своих эльфов и подвигает толкинистов восхищаться этой выдумкой, тиражировать её? Восходящий ряд фантастических существ Толкиена, однако, не ограничивается эльфами. Он начинается с орков, человекоподобного средоточия зла, существ столь несовершенных, что в праве на жизнь им отказано; ставит на следующую ступень нас, единственный непридуманный элемент ряда; на третью - величественных "истинных арийцев" нуменорцев; над ними помещает эльфов, а завершают этот ряд мудрые и прекрасные богоподобные духи (впрочем, закадровые, так что для читателя "Властелина Колец" ряд на эльфах кончается). Колоритным вбоквелом к этой игре ума из иерархии торчат гномы, наличие которых, однако, не делает восходящий ряд менее категоричным, бесчеловечным и подавляющим.